19.05.2014 в 23:05
Пишет Кьянти:Просто сказка
Джен, мини, PG, стеб.
Лоэнграмм, Оберштайн, Фернер, Меклингер, Кесслер, Лютц, Мюллер, Ройенталь, Миттермайер, Айзенах, Вален, рука Валена, Биттенфельд, Фаренхайт, Хильда.
Пост-канон, все живы :)
Но никому от этого не легче
В их обществе я бы умер со скуки, не будь там меня.
(с)
13 марта 494 г.
Адмиралтейство.
Зал заседаний.
Оберштайн, Фернер, Ройенталь, Миттермайер, Вален, Кесслер, Лютц, Мюллер, Айзенах, Меклингер, Биттенфельд.
Меклингер нервно теребит в руках листки с загадочным текстом.
Меклингер: Итак, господа, я собрал вас здесь, чтобы сообщить…
Вален (иронично): Пренеприятнейшее известие?
Меклингер: Нет, даже наоборот. Его величеству лучше. Но он скучает.
Вален: Ну вот, я же говорил.
Меклингер (воодушевленно): Он скучает, и потому развлечь его – наш святой долг.
Ройенталь: Кому я должен, всем прощаю.
Мюллер: Вы кому-то должны? Могу выручить.
Ройенталь: Деньгами?
Мюллер (шепотом): Компроматом.
Миттермайер (весело): Кесслер, у вас, кажется, конкурент.
Кесслер: У меня стажер.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Господа, господа! От нас не требуется ничего особенного! Просто небольшая постановка.
Ройенталь (вытаскивая из-под полы плаща бутылку): От нас требуется поставить?
Миттермайер (вытаскивая из-под полы плаща бутылку): Сразу бы сказали. Это мы всегда. Без проблем.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Боги… Господа, я не это имел в виду! К тому же, лекарства плохо сочетаются со спиртным.
Ройенталь: Смотря какие лекарства.
Миттермайер: Смотря с каким спиртным.
Меклингер (умоляюще): Господаааа…
Вален: Эрнест, ближе к делу. Что надо поставить?
Кесслер: Ничего не надо. Я предлагаю не поставить, а положить. И забыть. Как страшный сон.
Вален (шепотом): Ульрих!
Кесслер: Что?
Вален: Помолчи. А то он в отместку даст тебе главную роль.
Кессслер: Я ему сам дам. Так, что мало не покажется.
Вален: Посадят.
Кесслер (хмыкнув): Меня? Кто? За что? Я знаю, как минимум, три статьи, под которые это можно списать, и еще одну, по которой мне за это дадут орден. Если бы Эрнест не был моим другом…
Мюллер (со вздохом): Мы бы уже давно были счастливыми свободными людьми, проводящими выходной на природе.
Ройенталь: Если ваша дружба – это единственная причина, по которой Меклингер еще жив… Я чувствую, что просто обязан вас с ним поссорить.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Господааааа!..
Ройенталь: Что?
Меклингер (отчаянно): Сказка. Это просто сказка. Милая детская сказка!
Лютц: Опять «Репка»?
Кесслер: Нет, вряд ли – мы уже всех посадили, а кого не – тех закопали. Не вариант.
Вален: Тогда «Колобок»?
Кесслер: А что – «Колобок»?
Мюллер (весело): «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел»…
Миттермайер: Так Ланга же вроде уже того…
Кесслер: Разумеется. А как же иначе?
Мюллер: А иначе бы ушел.
Миттермайер (мрачно): Хрен бы он тогда от меня ушел, если бы не Кесслер.
Кесслер: Ну, не переживайте так – от меня-то не ушел в конечном итоге. От меня еще никто не уходил.
Биттенфельд (ржет): Всех выносили.
Меклингер (сквозь фэйспалм): «Красная шапочка»! Вот текст.
Меклингер раздает листочки. Адмиралы читают. Минут пять в зале царит гробовое молчание.
Меклингер (взволнованно): Все ознакомились?
Кесслер (кроит гримасу): Кошмар какой-то. Три убийства на полстраницы текста. У меня в протоколах и то всё не так мрачно.
Вален (неприязненно): Мамаша совсем с ума сбрендила. Разве можно так с ребенком?
Мюллер (неуверенно): Нууу, там возраст не указан. Может, она уже совершеннолетняя была?
Лютц: Совершеннолетнюю бы «девочкой» не назвали.
Биттенфельд (кисло): Для родителей мы и в тридцать пять – дети.
Вален (кисло): Угу…
Кесслер (кисло): И в сорок пять – тоже…
Ройенталь: Может, это вообще ролевые игры у них там такие?
Миттермайер: Там? Где?
Ройенталь: В Старом Рейхе, разумеется. В Новом такой беспредел немыслим.
Все с подозрением смотрят на покрасневшего Меклингера.
Миттермайер: Вы уверены, что это сказка?
Ройенталь: Вы уверены, что это детская сказка?
Биттенфельд: Вы уверены, что от этого Его величеству не станет хуже?
Меклингер (с обидой): Боги!.. Господа, вы ничего не понимаете в искусстве! Его величество только и способен оценить всю красоту художественного замысла. Он сам меня уполномочил организовать постановку к его дню рождения и утвердить состав.
У адмиралов вытягиваются лица.
Айзенах (встает и уходит): *****…
Остальные провожают его завистливыми взглядами.
Ройенталь (мрачно): Ну раз так – утверждайте…
Меклингер (взволнованно): Итак… Итак… Кто играет Шапочку?
Гробовая тишина. Никто не двигается с места.
Кесслер (саркастично): Лес рук.
Вален (шепотом): Ульрих, помолчи.
Меклингер (слегка смутившись): Кхм… Хорошо. Будем мыслить логически.
Кесслер: Будем искать в наших рядах девочку?
Меклингер: Нет. Будем искать того, кто носит головной убор.
Вален (шепотом): Я тебя предупреждал.
Меклингер (глядя на фуражку Кесслера, мстительно): Ульрих.
Кесслер кривится, но возражать он не рискует.
Меклингер (осмелев): Гм… гм… Так, хорошо. Теперь Волк.
Гробовая тишина. Никто не двигается с места.
Кесслер (саркастично): Лес рук.
Меклингер: Ульрих, ты сейчас будешь играть две роли сразу… Итак, кто-нибудь хочет?
Оберштайн: Никто не хочет. Но желание господ адмиралов вас не должно интересовать по определению. Желание императора выше личных потребностей каждого из нас. Волка будет играть Биттенфельд.
Биттенфельд (вскидывается): Это еще почему?
Оберштайн: По канону. Вы же у нас чуть что – набрасываетесь на кого попало?
Биттефельд: Премного благодарен! Чтобы в конце мне вспороли брюхо?!
Оберштайн: А не надо есть всякую гадость…
Мюллер (кусает губы от смеха): Ага, шоколадные батончики, начальники полиции… простите, маленькие девочки…
Кесслер (мрачно): Я правильно вас понял, господин министр: вы сейчас меня назвали «всякая гадость»?
Оберштайн: Не я – Мюллер.
Мюллер (возмущенно): Я вообще такого слова не произносил!
Биттенфельд (насмешливо): Хорошо! А я согласен. Но дурной мамашей, отправившей ребенка в дикий лес на ночь глядя, будет Оберштайн.
Фернер: Почему?
Биттенфельд: Потому что такая идиотская идея могла родиться только у него. У него только такие идиотские идеи и рождаются – причем каждая заканчивается кровопролитием и, как минимум, одним трупом.
Фернер (возмущенно): Биттенфельд, вы отдаете себе отчет…
Биттенфельд (громко): Отдаю. Вам напомнить про Гайерсбург, Верстерланд или ловлю терраистов на живца в виде кайзера?
Оберштайн: Кхм-кхм…
Фернер (обиженно): Это было стечение обстоятельств. Так что недоказуемо!
Кесслер (многообещающе): После того, как он меня назвал, я не буду настаивать на наличии большой доказательной базы.
Оберштайн (подумав): Гм… Хорошо. Я согласен.
Меклингер (радостно): Так, отлично. Охотник! Охотником будет… Лютц?
Лютц : Эээ…
Меклингер (умоляюще): Корнелиус… У тебя хотя бы ружье есть!..
Лютц: Ну, хорошо-хорошо. Почему бы и нет, в конце концов. Но я никогда не вспарывал никому животов.
Оберштайн (неприязненно глядя на Биттенфельда): Всё когда-то бывает впервые.
Кесслер (неприязненно глядя на Оберштайна): Я тебя научу. После премьеры. Когда надобность в гм… некоторых ролях отпадёт.
Меклингер (взволнованно): Господа, господа, не увлекайтесь! Осталась Бабушка! Бабушка!
Биттенфельд: А что надо делать?
Вален (заглядывая в листочек): Лежать и охать.
Лютц (ржет): Август! У тебя большой опыт по части лежания на больничной койке.
Вален (морщится): Да иди ты… Належался уже. Вон Мюллер пускай идет лежит. У него тоже опыт. И бинты ему больше идут. И охать получается жалостней.
Мюллер (смеется): А я что? Я согласен.
Меклингер, просияв, берет несколько стульев и ставит их в ряд в углу зала – они символически изображают кровать, потом поворачивается к Мюллеру и делает приглашающий жест.
Мюллер кокетливо скидывает китель, расстегивает верхние пуговички на рубашке и в соблазнительной позе укладывается на стулья, томно глядя на Меклингера.
У адмиралов вытягиваются лица, Кесслер кусает губы, с трудом сдерживая смех.
Меклингер краснеет и, достав из принесенной с собой корзинки нечто, кидает это Мюллеру.
Меклингер: Нате, наденьте.
Мюллер разворачивает сверток и выясняет, что это – старая застиранная ночнушка: без декольте, до пят, в мелкий цветочек.
Мюллер (обалдев): Зачем?
Меклингер: Затем что вы бабушка – больная дряхлая бедная женщина, а не модель месяца на развороте «Playфлот».
Мюллер с непередаваемым выражением лица натягивает ночнушку поверх одежды.
У Кесслера текут слезы, Валена от хохота сгибает пополам.
Мюллер (обиженно): Нууу…. Я так не играю. Раньше не могли сказать?
Лютц (смеясь): Глазами читать надо было – в тексте всё есть.
Мюллер: Что еще там есть неприятного?
Кесслер: Нас сожрут.
Мюллер (критически смотрит на Биттенфельда): А поместимся? Вдвоем-то?
Биттефельд (сквозь смех): Валетиком развернетесь – и нормально.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Господа, господа!.. Итак…
Фернер гасит половину ламп, Меклингер расставляет всех по импровизированной сцене: слева у стены Оберштайн с корзинкой, рядом Кесслер с фуражкой, далее – ряд стульев, на которых стоят горшки с фикусами, символически изображающие лес, где спрятался в засаде Биттенфельд, у стены справа – кровать с Мюллером.
Лютц (сквозь смех): Шапочка не красная…
Меклингер: Шшшшш! Потом покрасим.
Кесслер (бурчит): Я вам, *****, покрашу!
Меклингер (сквозь фэйспалм): Ульрих!
Кесслер: Гм.
В наступившей тишине особенно хорошо слышно, как на стульях-кровати рыдает от смеха Мюллер.
Оберштайн (ровным тоном): «Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она».
Кесслер (цинично): Эта симулянтка на тринадцать лет моложе меня. Жрать захочет – сама прискачет, вот увидите.
Все ржут, Двойная звезда под шумок откупоривает бутылки.
Меклингер (укоризненно): Ульрих!
Кесслер: Что?
Меклингер: Там нет таких слов.
Кесслер: А какие там есть?
Меклингер: Никаких нет!
Кесслер (сварливо): Значит, надо было брать на эту роль Айзенаха.
Меклингер: Это сейчас нет, а потом будут!
Кесслер: Ну вот я бы потом его и подменил.
Меклингер (умоляюще): Я тебя прошу, по-человечески…
Кесслер: Ладно.
Меклингер: Давайте еще раз, сначала, пожалуйста.
Оберштайн (ровным тоном): «Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она».
Кесслер (подозрительно): Темным лесом?
Оберштайн: Эээ… Да.
Кесслер: В безлунную ночь?
Оберштайн: Гм-гм. Да.
Кесслер: В одиночку, без эскорта и подстраховки?
Оберштайн: Вы отказываетесь от задания?
Кесслер: Нет. Но это полная ****! И как всегда, именно я каждой **** затычка! Мало мне обороны столицы и военной полиции – еще и курьером на полставки…
Все ржут, Мюллер рыдает.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Ульрих!
Кесслер: Что?
Меклингер: Чем ты недоволен? Ты же сам согласился…
Кесслер: Согласился. Еще не зная, кто будет выдавать мне пирожки. А вдруг они с отравой? Проще всего подставить человека – я же не отмажусь потом.
Меклингер: Почему?
Кесслер: Потому что на ручке корзинки мои «пальчики».
Меклингер (закатывая глаза): Хорошо, Ульрих, можешь играть в перчатках.
Кесслер (надевает перчатки, с надеждой): А могу не играть?
Меклингер: Нет. Поехали.
Кесслер: Так транспорт всё-таки будет? Мне, как адмиралу, положена машина с водителем.
Меклингер: А как маленькой девочке тебе ничего не положено!
Кесслер (язвительно): Даже мозгов и инстинкта самосохранения?
Все ржут, Мюллер рыдает, Двойная Звезда пьет.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Гм-гм… Не отклоняйся от текста, я тебя умоляю... Итак. Она собралась – молча собралась, Ульрих! МОЛЧА! – и пошла к бабушке.
Кесслер (бурчит): Ну и дура…
Кесслер берет корзинку и обреченно шагает вдоль ряда стульев с фикусами.
Меклингер (читает): «Идет она лесом, а навстречу ей – серый Волк».
Меклингер делает знак Биттенфельду.
Биттенфельд выпрыгивает из-за стульев с фикусами.
Кесслер: *****!
Биттенфельд: *****!
Все в шоке, Биттенфельд – носом в паркетном полу.
Кесслер помогает ему подняться и отводит взгляд.
Кесслер (бурчит): Извини, рефлекс…
Биттенфельд (массируя плечо): Так, всё, я наигрался. Он мне руку чуть не вывихнул. К ётунам такие сказки. И таких девочек.
Меклингер: Ульрих!!!
Кесслер (возмущенно): Ну что «Ульрих»? Что?! В твоем любимом тексте сказано «навстречу», а не на спину в прыжке.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Боги… Так, Биттенфельд, идите, полежите немножко – Мюллер уступит вам кровать.
Хромающий и шмыгающий чуть-не-разбитым носом Биттенфельд идет к стульям и бесцеремонно скидывает оттуда Мюллера.
Мюллер (трагически): Как вам не стыдно – сгонять больную старую женщину!..
Меклингер: Мюллер!
Мюллер (с обидой): Это точно сказка времен Старого рейха – только в те жестокие времена пенсионерку могли выкинуть на улицу среди ночи и оставить без крыши над головой.
Меклингер (устало): Так, Мюллер. Знаете что… Идите-ка вы учите новую роль.
Мюллер (радостно стаскивает с себя ночнушку и кидает её Биттефельду): Какую?
Меклингер: Будете Волком. Вариантов всё равно нет. К тому вы серый. Так что – канон.
Мюллер (мрачно): Если хотите от меня избавиться – так и скажите. Не обязательно отдавать меня на растерзание Кесслеру.
Меклингер (закатывая глаза): Он не Кесслер. Он маленькая девочка.
Мюллер: Не верю. Для маленькой девочки у неё чересчур мощный бросок. Видали, как она его?..
Меклингер: Мюллер.
Мюллер (кисло): Ну, хорошо-хорошо…
Все встают на исходные позиции: Кесслер возвращается к Оберштайну, Мюллер ныряет за ряд фикусов.
Меклингер: Играем… Итак, она собралась и… Ульрих, что ты застрял у Оберштайна? Топай давай в лес!
Кесслер: Отстань, Эрнест. Я собираюсь.
Меклингер: И что? Ты же не Капче-Ланку собираешься в недельный рейд. Взял корзинку и пошел.
Кесслер: Ага. Корзинка пустая. А по тексту должны быть – «горшочек масла и пирожки».
Меклингер (сквозь двойной фэйспалм): Богииии!.. Ну представь, что они там есть!
Кесслер (упрямо): Ага. Я так сейчас пойду как дурак на честном слове и воображении, а потом с меня спросят. Пока по описи не сдаст, с места не двинусь. Всё, я сказал.
Меклингер (достает из кармана деньги): Август, будь другом, сгоняй в буфет, там еще открыто…
Вален: Что брать?
Меклингер: Цианид… (смотрит на лицо Кесслера) Шучу. Пирожки – штук десять.
Вален: С чем?
Кесслер: С мясом!
Миттермайер: С творогом!
Мюллер: С вареньем!
Кесслер: Не слипнется?
Мюллер: Не ваше дело. Не вам же их кушать.
Кесслер: И не тебе – ты больше не Бабушка.
Биттенфельд (очнувшись): О! Тогда с луком и картошкой!
Кесслер: А вы, фрау, вообще помолчите – что принесут, то и будете есть. Если донесут.
Меклингер: Ульрих!
Кесслер мрачно смотрит на Меклингера, Меклингер фэйспалмит, Вален уходит за пирожками, в коридоре его догоняет Миттермайер и сует в руку кредитку и список того, что еще надо принести из буфета.
Десять минут спустя Вален возвращается с пачкой масла, пакетом пирожков, пятью бутылками вина, сыром, колбасой, зеленью.
Пирожки и масло перемещаются в корзинку, остальное отходит Двойной Звезде, устроившей пикник прямо во втором ряду импровизированного зрительного зала.
Меклингер грустно пересчитывает сдачу, Кесслер педантично пересчитывает пирожки, сверяя их с описью, подготовленной Фернером на скорую руку.
Меклингер: Так, ты доволен?
Кесслер: Нет. Но я пошел.
Идет вдоль «леса», с опаской поглядывая по сторонам.
Меклингер: Итак, «идет она лесом, а навстречу ей – серый Волк». Мюллер, ваш выход!
Мюллер, учтя ошибки предшественника, выходит из-за стульев впереди Кесслера и не торопится приближаться.
Мюллер: Эээмммн…
Кесслер (мгновенно вытаскивая бластер): Ваши документы.
Мюллер (предъявляя удостоверение): Внутренняя разведка!
Кесслер: Что вы тут делаете в два часа ночи?
Мюллер: Жду связного!
Все ржут, Биттенфельд рыдает.
Меклингер: Ульрих!
Кесслер (теряя терпение): Ну что?
Меклингер (теряя терпение): Да ничего!!! Текст!!! «Куда ты идешь, Красная Шапочка? – спрашивает Волк». Волк! Ну спрашивайте уже давайте! Любопытство – ваша стихия!
Мюллер (неуверенно): Куда ты идешь, Красная Шапочка?
Кесслер: Не твое резидентское дело.
Меклингер: Ульрих, не груби!
Кесслер (сквозь зубы): «Иду к бабушке и несу ей пирожок и горшочек масла». Хотя вообще я не уверен, что имею право вот так каждому встречному раскрывать маршрут и цель визита. Это непрофессионально.
Меклингер (сквозь фэйспалм): Мюллер, следующий вопрос.
Мюллер (принюхиваясь): С чем пирожки?
Кесслер: С мясом.
Мюллер: Нууу, я же просил с вареньем!
Кесслер: Помолчи, животное.
Мюллер (обиженно): Всё, я так не играю. Я с мясом не люблю!
Мюллер поворачивается и уходит обратно за фикусы, где садится на пол спиной к зрителям, всем своим видом изображая глубокую скорбь.
Меклингер (достает деньги): Август, будь другом, сгоняй в буфет, возьми еще пару сладких…
Через пять минут Вален возвращается, и искомая выпечка перекочевывает в корзинку.
Меклингер (устало): Так, Мюллер. Вот вам сладкие. Играем.
Мюллер выходит из-за «леса», принюхивается, светлеет лицом, но потом смотрит на Кесслера, мрачнеет и делает шаг назад.
Меклингер (со стоном): Тааааак. В чем опять проблема?
Мюллер (хмуро): Я с этой девочкой в лес не пойду. Я её боюсь.
Меклингер: Мюллер, боги, ну вы же Волк! Это он должен вас бояться.
Мюллер: Он меня не боится – он меня тихо ненавидит. И Биттенфельд тоже был Волком – ему это помогло?
Меклингер (закатывая глаза): Господа, кто мог бы побыть Волком?
Кесслер обводит присутствующих тяжелым взглядом и ухмыляется.
Присутствующие напряженно молчат.
Меклингер (устало): Ульрих…
Кесслер (язвительно): Что?
Меклингер: Извини меня, пожалуйста, ты не мог бы… В общем, давай Волком будешь ты. Потому что Мюллер трясется как заяц – я отсюда это вижу, с третьего ряда. Я тебя очень прошу.
Кесслер (выдержав значительную паузу): Ладно…
Присутствующие с облегчением выдыхают, Двойная Звезда чокается.
Мюллер забирает у Кесслера фуражку и корзинку.
Кесслер провожает любимый головной убор непередаваемым взглядом, и в его лице на секунду действительно проглядывает что-то волчье.
Мюллер нервно сглатывает.
Меклингер: Итак, Мюллер, вы девочка, у вас пирожки, вы идете лесом. С вами всё будет хорошо, не бойтесь.
Мюллер: Точно?
Меклингер: Да, точно.
Мюллер (заглядывает в корзинку, с сомнением): Ннну, ладно.
Кесслер прячется за стульями с фикусами, в тишине слышно, как чокается Двойная Звезда и рыдает от смеха Биттенфельд.
Меклингер: Отлично, она идет, идет… Мюллер, перестаньте жрать реквизит! Идет… идет…Темнеет, лес, шорох, волк. Волк!
Кесслер неторопливо выходит из-за фикусов, останавливается, пристально смотрит на Мюллера, замершего с недожеванным пирожком во рту, и внезапно краснеет.
Кесслер: Эээмммн…
Меклингер: Ульрих. В чем дело?
Кесслер (смущенно): Я… кхм… не умею.
Меклингер: Что ты не умеешь?
Кесслер: Обращаться с… ну, с девочками.
Меклингер: Что???!
Вален (сквозь смех и фэйспалм): Боги…
Ройенталь (насмешливо): И это говорит человек, у которого жена на дцать лет моложе его.
Кесслер (с обидой): У нас дома она сама со мной… обращается. И меня всё устраивает. Я не представляю, о чем говорить с этой вот посторонней девицей.
Меклингер: Тебе не надо с ней говорить. Тебе надо её допросить.
Кесслер: Основание?
Меклингер (со стоном): Ульриииих!
Все ржут, Биттенфельд рыдает, Мюллер давится пирожком.
Кесслер краснеет еще сильнее, пожимает плечами и, сдернув с головы у Мюллера фуражку, уходит со «сцены» в «зрительный зал».
Меклингер (с отчаянием): Так, кто умеет обращаться с дамами?
Мюллер (со слезами на глазах): Ромео! Кто ж еще…
Ройенталь: Э, не-не-не. Я без Вольфа не играю.
Меклингер (оживляясь): О, кстати. Еще лучше – красный плащ, канон, пожалуйте, господа!
Хорошо поддатая Двойная Звезда, покачиваясь и посмеиваясь, выходит на сцену и направляется к Оберштайну.
Мюллер протягивает Миттермайеру корзинку.
Ройенталь (салютуя бутылкой): Спасибо, у нас своё.
Меклингер: Ройенталь!
Ройенталь: Что?
Меклингер (сквозь фэйспалм): Отцепитесь от Шапочки. То есть от плаща Миттермайера! Вы его встречаете в лесу, а не провожаете под локоток прямо от дома!
Миттермайер (удивленно): А разницы – если все равно встречаться?
Меклингер (сквозь фэйспалм): Миттермайер!
Миттермайер (бурчит): Ну ладно-ладно. Я тебе это еще припомню, Оскар…
Ройенталь уходит в
Меклингер: Итак, она идет, идет, идет… Миттермайер, перестаньте жрать реквизит!
Миттермайер (с обидой): Да пожалуйста, у Эвы всё равно вкуснее выходит…
Меклингер (стоически продолжает): Идет… И тут Волк!
Ройенталь прикладывается к бутылке и шагает вперед, опрокинув один из стульев.
Ройенталь (запинаясь): Куда ты идешь, Ик-Красная Шапочка?
Миттермайер (запинаясь): Иду к бабушке и несу ей пирожок и-ик горшочек масла.
Ройенталь (морщится): Да ну, пойдем лучше выпьем.
Миттермайер (радостно) : Пойдем!
Все ржут, Кесслер рыдает, Мюллер давится очередным пирожком, Оберштайн и Фернер незаметно покидают зал.
Меклингер: Господа!!!
Ройенталь: Гм… М-да. Ладно…
Миттермайер (смеясь): Иду к бабушке и несу ей поесть и-ик попить!
Ройенталь: А давай я с тобой пойду – там и забуха…
Меклингер (сквозь фэйспалм): Ройенталь!
Ройенталь (разводит руками): Ну а что? На троих-то веселей!
Вален (сквозь смех): Богиии…
Ройенталь (сквозь смех): Ладно… Что в корзинке у тебя… девочка?
Миттермайер (сквозь рыдания): Пи…и…ик-рожки. Для бабушки…
Ройенталь: О, закуска!
Миттермайер: Ты про бабушку?
Ройенталь: Вообще-то про пирожки. Но ход твоих мыслей мне нравится…
Ройенталь и Миттермайер, обнявшись и нестройно напевая имперский гимн, покидают зал.
Все рыдают, Кесслер с Мюллером откупоривают и распивают забытую Двойной Звездой бутылку, Меклингер потрясенно молчит.
Меклингер: Кошмар какой. Итак, господа. Нужна нормальная девочка и трезвый волк. Кандидатуры?
Мюллер (смеясь): Фаренхайт. Он в армию за еду пошел – это все знают. Отдайте ему корзинку.
Фаренхайт молча пожимает плечами и идет на сцену.
Фаренхайт (заглядывает в корзинку): А что, с вареньем не осталось?
Меклингер (измученно): Отлично. Далее. Волк… Трезвый адекватный Волк, умеющий обращаться с дамами.
Лютц (утирая слезы): Вален.
Вален (настороженно): А что я?
Лютц: А ничего. Дети есть, женат был. Справишься.
Меклингер (умоляюще): Август, я прошу!..
Вален (закатывая глаза): О, боги… Ладно, давайте. Только давайте быстрее, мне в восемь ребенка из музыкальной школы забирать.
Вален идет на «сцену», занимая исходную позицию за фикусами.
Меклингер(устало): Итак, Оберштайн, девочка, корзинка, лес. Волк.
Фаренхайт, ничуть не смущаясь, жует пирожок. Вален выходит из-за «леса» и, выдернув один из фикусов из горшка, галантно протягивает его Фаренхайту. Изумленный Фаренхайт перестает жевать. Лютц рыдает. Кесслер и Мюллер чокаются.
Вален: Доброй ночи, сударыня! Это вам.
Меклингер (закатывая глаза): Август!
Вален: Что?
Меклингер: Это что?
Вален (пожимает плечами): Букет. А как же иначе: к даме и без цветов?..
Меклингер (сквозь двойной фэйспалм): Выкинь. Выкинь немедленно. И дальше строго по тексту!
Вален (надувшись): Гм… «Куда ты идешь, Красная Шапочка?»
Фаренхайт: «Иду к бабушке и несу ей пирожок и горшочек масла».
Вален: «А далеко живет твоя бабушка»?
Фаренхайт: «Далеко. Вон в той деревне, за мельницей, в первом домике с края».
Вален: Н-да… Далековато. Поздно уже, темно. Позвольте вас проводить.
Меклингер: Август!
Вален (устало): Ну что?
Меклингер: Что ты делаешь?!
Вален (растерянно): Так эээ…
Меклингер: Вот именно, что «эээ». Не надо на неё так смотреть! И руку с талии убери!
Вален (ошарашенно): Какую руку?!
Меклингер: Левую!
Вален (поспешно убирает руку): Это не я, это она сама!
Меклингер (раздраженно): Ну я не знаю, вы уж там с рукой определитесь – вы Шапочку сожрать хотите или поиметь?
Кесслер (философски): Одно другому не мешает. Если соблюсти очередность действий. Кстати, текст на этот счет тоже не вполне однозначен… Там постельная сцена еще впереди.
Фаренхайт (округляет глаза): С Волком?
Мюллер (смеясь): С Бабушкой.
Кесслер (деловито): С обоими. Бабушка-то к тому моменту уже в Волке.
Биттенфельд подскакивает со стульев и, подхватив Фаренхайта под локоток, тащит его к дверям.
Биттенфельд: Так, всё. Мы в этой постановке не участвуем. Странные какие-то у вас идеи, Меклингер – то вывернуть что-нибудь норовят, то совратить.
Биттенфельд и Фаренхайт покидают зал.
Меклингер в шоке.
Вален, Лютц, Кесслер и Мюллер разливают остатки на четверых и рыдают от смеха.
Меклингер (возмущенно): Ульрих!!! Август!!!
Кесслер: А что?
Вален: Опять я виноват?! Нашли бы нормальную девочку – проблем бы не было!
В зале незаметно появляются Оберштайн и кайзерин.
Оберштайн: Мы нашли.
Все замолкают, вздрагивают и, вытаращив глаза, смотрят на вошедших.
Кайзерин: Добрый вечер, господа. Министр обороны рассказал мне о ваших затруднениях, и я думаю, что смогу вам помочь – ради Его величества.
Меклингер (просияв): Великолепно!
Вален (страдальчески скривившись): Эээ… Что-то у меня протез опять забарахлил, извините.
Вален, придерживая руку, поспешно покидает зал.
Мюллер (страдальчески скривившись): Что-то меня тошнит, извините. Пирожки, наверное, несвежие… были…
Мюллер, держась за живот, поспешно покидает зал.
Кесслер, быстро сориентировавшись, подбирает ночнушку и, напялив её, ложится на стулья.
Кесслер: Я готов играть! Где там текст?
Меклингер (растерянно): Так а… Господа, а кто же будет вол…
Оберштайн: Почему бы вам самому не попробовать, Меклингер? Роль, конечно, небольшая, но достаточно драматическая, чтобы позволить в полной мере раскрыться вашему таланту.
Меклингер (задумчиво): Вы так думаете? Хотя… Почему бы и нет?.. Итак…
***
14 марта 494 года
Нойе Рейх
Феззан
Здание оперного театра
Малая сцена
В партере – Кайзер и адмиралитет.
На сцене – Оберштайн, кайзерин с корзинкой, Меклингер. В домике на краю сцены – под одеялом, в чепце и ночнушке – Кесслер.
Оберштайн: - Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она.
Кайзерин делает книксен, берет корзинку, из которой соблазнительно пахнет мясными пирожками, и прогулочным шагом идет вдоль декоративных елок.
Лоэнграмм (недовольно): Так, я не понял. Почему у вас кайзерин ходит одна в потемках и без охраны? Тяжести таскает опять же. Кисслинг!
Кисслинг молча поднимается на сцену, забирает у кайзерин корзинку и вытаскивает из-за пояса бластер, на всякий случай сняв его с предохранителя.
Из леса выходит загримированный Меклингер.
Увидев Кисслинга, он теряет настрой и дар речи.
Меклингер: Эээ…
Кисслинг (направляет на него бластер): Лапы!
Меклингер растерянно выполняет команду.
Лоэнграмм (радостно): Ага! Ну вот, совсем же другое дело!
Мюллер: Как в воду глядели, Ваше величество.
На сцене Кисслинг конвоирует Меклингера и сопровождает кайзерин.
Все трое направляются к избушке.
Лоэнграмм (шепотом – Мюллеру): А, кстати, что с Меклингером?
Мюллер (шепотом): Творческая личность. Весна. Обострение лунатизма – ходит по ночам, потом сам не помнит.
Лоэграмм (понимающе): Аааа… Ай-яй-яй…
Троица на сцене подходит к избушке. Кайзерин неуверенно дергает за веревочку.
Кесслер (со стоном): Кто там?
Меклингер (растерянно): Эээ…
Лоэнграмм (шепотом): А что с Кесслером?
Мюллер (шепотом): Приболел. Переутомление. Молодая жена, медовый месяц…
Лоэнграмм (понимающе): Аааа… Ай-яй-яй…
Дверь избушки распахивается, на пороге появляется Кесслер. Он поправляет очки на носу и сверяется с какими-то листками, которые держит в руках.
Кесслер: Так-так. Глаза, уши… Словесное описание, зубная карта… (достает бластер и направляет его на Меклингера) Руки!
От неожиданности руки поднимают все трое, включая кайзерин.
Кесслер профессиональным жестом кладет Меклингера на пол, заламывает ему руки и достает наручники. Закончив вязать приятеля, он поднимает того на ноги и отдает кайзерин честь.
Кесслер (деловито): От имени военной полиции объявляю вам благодарность за помощь в поимке особо опасного преступника – маньяка по кличке «Волк».
Меклингер (ошарашенно): Ульрих, ты с ума сошел?!
Кесслер (шипит): Помолчи. Еще спасибо мне скажешь… (громко свистит )Опергруппа, отбой!
На свист из кустов появляется Лютц с винтовкой наперевес и, слегка ошалев, но оценив мизансцену, отдает кайзерин честь.
Кесслер передает ему Меклингера, делает зверское лицо и кивает в сторону кулис.
Окончательно обалдевшие Лютц, Меклингер, Кисслинг и кайзерин покидают сцену.
Кесслер стаскивает с себя ночнушку, под которой обнаруживается мундир, одевает фуражку и поворачивается в зрительному залу.
Кесслер (громко): Таким образом, благодаря слаженной работе министерства обороны и министерства внутренних дел, а также добровольной помощи граждан уровень преступности за первые три месяца текущего года понизился на 54 процента по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, а уровень раскрываемости повысился на 66 процентов. Применение норм административного законодательства занимает важное место в укреплении правопорядка, защиты прав и законных интересов граждан. Только вместе мы сможем навести порядок в Империи. Да здравствует кайзер. Ура.
Кесслер отдает честь, занавес опускается.
Все в шоке, кайзер в восторге. В тишине слышно, как кружит под потолком огромного зала случайно залетевшая в здание муха. Во втором ряду, за креслом кайзера беззвучно рыдает от смеха Мюллер.
Лоэнграмм (с воодушевлением): Чудесная сказка. Просто чудесная. Четко, ясно, доступно. А то в этих древних легендах вечно кошмар, неразбериха и полное отсутствие логики. А тут всё как на ладони – и мораль, и статистика. Ну, совсем же другое дело! Молодец Меклингер. До чего умный человек. Талантливый.
Кайзер начинает аплодировать сидя.
Остальные аплодируют стоя.
Мюллер, задыхаясь, сползает с кресла.
Из-за кулис доносится какая-то странная возня и придушенные возгласы.
Голос Меклингера: Ваше величество, я тут ни при чем!..
Мюллер (задыхаясь от смеха): Ага. А еще честный…
Лоэнграмм (кивает и внимательно оглядывает красных, как свекла, адмиралов): И скромный... Короче говоря, берите пример.
</blockquote></span>URL записи
